Дальнейшее представляло сцену боев без правил. Надюха вцепилась девушке в волосы и потащила ее в сторону. Та, в свою очередь, в долгу не осталась, намотала длинную прядь соперницы на руку и стала дергать изо всех сил. Защитница Толяна взвыла от боли и, падая, ухватилась за верх купальника соперницы. От резкого движения застежка отлетела, бюстгальтер свалился…, и мир увидел крохотную грудь с большими дулями сосков.

Наблюдавшая за дракой компания невольных болельщиков лежала на песке от хохота. Неформалы наперебой выкрикивали обидные реплики.

– Девушка, вам операцию делать надо.

– Неужели такие прыщики грудью зовутся?

– Купи себе пуш-ап побольше.

– Красотка, где сиськи потеряла?

Остановились на секунду и дерущиеся мужики, гадая, что дальше делать: продолжать бой или спасать своих подруг. Азарт борьбы спал так же быстро, как и начался.

– Валюша, заканчивай. Отпусти эту сумасшедшую, – крикнул девушке парень-фотограф.

Однако оскорбленная тем, что ее выставили на посмешище, Валюша вошла во вкус и, ухватившись за Надины стринги, рванула их на себя. Трусики слетели, как будто их и не было. И тут соперницы растерялись. Одна стояла в трусах от купальника, но без верха, держа разорванную тряпочку, а вторая была голой.

Все замерли. Немая сцена почти «по Гоголю»!

Через секунду картинка ожила. Надежда вырвала обрывки трусов из рук противницы… и начала хохотать. Вале бить смеющегося голого врага явно расхотелось. Она посмотрела вокруг, тихонько прыснула, а потом, прижав руки к обнаженной груди, засмеялась в голос.

Мужчины переглянулись и тоже решили миром закончить поединок: уж очень комичная была ситуация. Парень не стал выставлять претензии из-за утонувшего фотоаппарата, а просто пошел в воду, чтобы найти его на дне Лесного, благо озеро у берега мелкое. Толян постоял секунду, понаблюдал за Надюхой и двинулся ему помогать. Фотоаппарат достали из воды, извинились и разошлись с миром. Проходя мимо компании пацанов, прицыкнули.

– Все, концерт окончен, – рявкнул Толян и сделал вид, что сейчас наподдаст кому-нибудь из малолеток. Сидевший с краю Лысый даже невольно отпрянул.

– Не брызгай, фраерок, я сегодня добрый, – добавил довольный Толян и потер подбитый глаз.

Соперник его поддержал:

– Чего вылупились, мажорчики? Глазенки прикройте, пока имеется, чем смотреть, да слюнку втяните – голых девок не видели? Занимайтесь личными проблемами, а в наши не лезьте.

Парни переглянулись, но связываться с мужиками не стали: себе дороже. Хотя могли побороть драчунов количеством и наглостью,

Надюху Толян попытался заставить одеться, но той все еще нужны были зрители. Она то выбегала на песок, натягивая на себя футболку и сияя белым задом, то снова пряталась. Когда парень чуть ли не силой справился наконец с неугомонной девкой, его спина лоснилась от пота. Разорванные трусики он хотел выкинуть, но Надя не дала: повязала обрывки на руку и восхищалась ими, как драгоценным браслетом.

Девушка явно провоцировала компанию молодежи. Пробегая мимо, крутила юбкой так, что видно было голое тело до пояса. Потом оглядывалась и показывала парням язык. Или пела песенку, которую, видимо, придумала на ходу. Толян понял, что остановиться девушка уже не может, потому что песенка была очень странной. Он догадался об этом, когда увидел вытаращенные глаза парней:

Я, Надюха-попрыгуха,

Откушу тебе два уха,

А потом отрежу нос,

Чтоб пробрал тебя понос.

Выколю твои глазенки,

Чтоб не видел фотопленки.

И зашью жгутами рот.

Я лесновский живоглот.

– Ну, выпросит сегодня девка на пряники, – бурчал Толян, чувствуя, как снова растет возбуждение и напряжение в паху, – надо уходить, пока еще чего-нибудь не случилось.

Но отвлечь Надюху от ее потехи было невозможно – она как будто с цепи сорвалась. С трудом выдержал он еще полчаса, подождал, пока Юрок проспится, а затем, оставив домашнее покрывало лежать на песке, силком потащил друзей в обратную дорогу. Он, конечно, предполагал, что пьяная Надежда доставит серьезные неприятности, но если бы знал, что случится с ними в эту ночь, никогда бы не покидал комнату в сарае.

Глава 9

Сегамачо.

– Что там, что? – забеспокоился Сегамачо, который из-за спины друга ничего не успел рассмотреть.

– Серега, глянь.

Котыч опять навел фонарь на незнакомку, и его друг увидел распахнутые, как для соития, голые бедра с темным, блестящим влагой треугольником посередине. Бордовая юбка была закинута на грудь женщины. Трусы белели рядом.

– Серега, что это? – дрожащим голосом спросил он друга.

– А я почем знаю. Проверь, дышит или нет.

Котыч наклонился ниже, и в нос ему ударил сильный запах алкоголя. Он протянул руку к шее, чтобы потрогать пульс. И тут женщина, открыв глаза и посмотрев на мужика, как ему показалось, вполне осознанно, вдруг заорала на весь лес:

– Черный во-о-рон, черный во-о-рон...

Мужики подскочили, как ужаленные.

– Что за… , – выругался с перепугу Котыч и уронил фонарь. Тот покатился в кювет, оставляя светлый след, а затем погас. Они остались в кромешной тьме.

Женщина все кричала и размахивала руками, потом со стуком уронила их на землю и опять затихла.

– А чтоб тебя! – выругался снова Котыч. – Вот ведь как напугала, зараза, – он присел и стал шарить в траве.

– И не говори! Думал, в штаны тут же наложу, так передрейфил, – поддержал его Сегамачо, пытаясь найти фонарь с другой стороны. Рука его неожиданно наткнулась на теплое женское бедро. Он провел ладонью немного выше, коснулся пальцами кучерявых волос, и его сознание как будто взорвалось.

Что случилось дальше, он так и не понял, одно только крутилось в мозгу: если сию минуту он не поимеет эту пьяную бабу, непонятно, как оказавшуюся ночью в лесу, то просто сойдет с ума. Он стал лихорадочно расстегивать ремень.

– Ты что делаешь?! – в ужасе воскликнул Котыч. – Совсем ума лишился?

– Костян, отстань. Она все равно ничего не соображает, – захлебываясь слюной, шептал Сегамачо, стаскивая с ягодиц штаны. Он снял с головы кепку, вытер ее влажный треугольник, краем сознания вспомнив о гигиене, и с коротким всхлипом вошел в теплое лоно женщины.

Все закончилось через две минуты. Помутнение как началось, так же быстро и прошло. Сергей Иванович, пожилой уважаемый человек, деревенский участковый, неуклюже поднялся с земли и, боясь взглянуть на друга, стал одеваться и отряхиваться.

Котыч молча смотрел на него и не верил своим глазам. Он вообще отказывался верить в то, что произошло на обочине. Все было так неожиданно и стремительно, что ничего сказать или сделать он не успел.

– Ну что уставился? – сердито проворчал Сегамачо. – Кто-то ее уже до нас оприходовал. Я не первый. У тебя сто лет уже бабы не было. Давай, пока есть возможность.

– Я не ты, так сорваться не могу. Я брезгливый. А ты, Серега, молодость вспомнить решил, когда не пропускал ни одной юбки? Тебе не противно?

– Теперь противно, а пять минут назад будто переклинило, – он на секунду замолчал, потом продолжил. – Ладно, прекращай меня воспитывать, волосы на себе рвать точно не буду, их и так уже не осталось.

Пылкий порыв улетучился, яростно бьющееся о грудную клетку сердце успокоилось, и начало приходить осознание сделанного, а с ним и чувство вины. Сегамачо наклонился, чтобы поднять брошенную кепку. Он посмотрел на нее удивленно, постучал о колено, желая стряхнуть прилипшие стебельки, и отшвырнул подальше. Потом нагнулся к женщине, натянул юбку на колени и, убрав прядь с лица, стал похлопывать по щекам, чтобы привести в чувство.

– Серега, ты что делаешь?

– Сам не видишь, что ли? На дворе ночь, баба лежит посреди леса, в любую сторону несколько километров до первого жилья. Надо тетку поднять на ноги. Не бросать же ее здесь.

– Мы так с ней полночи провозимся.

– Котыч, я, разумеется, сволочь последняя, что воспользовался беспомощностью бабы. Но ты не лучше меня. Ты предлагаешь ее в лесу оставить?